Поток людей, текущий по Бродвею, разбивается об Уолл-стрит и уносится в восточном направлении, между могучими стенами из гранита и песчаника вдоль этой знаменитой улицы города. Через два устья, Ньюстрит и Брод-стрит, он (поток) засасывается в этот бурлящий, крутящийся, ревущий водоворот — фондовый рынок. Выражаясь обычным языком, эти две улицы просто дороги в нижней части города для прохода людей и груженых повозок, и для ведения бизнеса. Но эти улицы также формируют среду фондовой биржи, которая, как из фокуса гигантского параболического отражателя, бросает свет, более или менее яркий, на все финансовое сообщество. Этот величественный фасад на Брод-стрит, построенный как из снежного мрамора с острова Парос, "наикоролевейший кладки" переходит в скромную двухэтажную заднюю стену из кирпича на Нью-стрит, символизирующую неприступные состояния, сидящие с этого величественного фасада и тихо выходящие из этого скромного выхода.

Это наш дворец Аладдина. Здесь можно найти волшебную лампу, дающую быстрое и сказочное богатство тому, кто схватит ее. Здесь стоит замечательный конь. Будучи под седоком, он часто улетает и оставляет своего всадника на неком необитаемом острове, называемом Разорение.

Здание построено так, чтобы противостоять силам огня и воздушной стихии — массивно, из камня, железа, кирпича и стекла, с тонкой отделкой деревянных полов; поэтому его стареющие развалины могут, как мы думаем, оказаться среди тех, на которые новозеландец грядущего сможет глазеть, сидя на холме праха, что был когда-то старой Троицей, и рассуждая на тему падения народов.

Когда стоишь перед этим зданием, до слуха доносится глухой звук наподобие ропота отдаленных вод. Войдем под коринфские колонны через дверь с Брод-стрита. Темный вестибюль с величественным потолком, поддерживаемым рифлеными железными столбами, занимает в длину и ширину площадь первого этажа, имеющего форму буквы L. Сквозь проемы в толстых стенах спереди и сзади и сквозь матовые листы стекла сверху струится тусклый, хотя и нерелигиозный свет, при котором с трудом узнаются лица в громко кричащей, бушующей толпе. Это так называемая "Длинная комната". Налево от входа широкая лестница с прочной балюстрадой, ведущая в верхнюю комнату, где проводят свои регулярные совещания члены этой фондовой биржи. Прямо перед нами крепкое ограждение, в котором проделан вход, где сидит Цербер Гадеса, чья обязанность не пропускать за барьер никого, кроме членов биржи и посторонних лиц, заплативших сто долларов за привилегию наблюдать за покупками и продажами и прямо на месте давать свои указания покупать или продавать брокерам, которых они наняли. Проходя внутрь этого ограждения, мы оказываемся на выложенном мрамором полу пятьдесят на пятьдесят футов, над которым поднимается подвесная платформа семьдесят на пятьдесят, примыкающая с запада, на стороне улицы Нью-стрит Центр этой платформы (собран в эллиптическое углубление, разделенное рядами ступенек, окруженное железными перилами) способен вместить несколько сот тесно стоящих человек. Только брокерам разрешается быть внутри этого огороженного места. За ограждением стоят те, кто обеспечил себе эту привилегию, уплатив взнос за вход, как уже говорилось выше.

Сегодня на бирже большой день. Акции, медленно поднимавшиеся в течение многих недель, теперь скачут вверх, вырастая на десять процентов в час. Длинная комната похожа на бедлам с сумасшедшими на свободе. Яма забита покупателями и продавцами, размахивающими руками, кричащими на всех тонах, от рокочущего баса до пронзительного тенора. Этим утром Уолл-стрит полностью представлен на бирже. Крупные банкирские и брокерские фирмы находятся на площадке, выполняя ордера и пожиная золотой урожай комиссионных. Стремительным шагом входят и выходят группы настороженных подтянутых людей, держащих в руках пачки бумаг, на которых записаны последние котировки. Телеграф с нескончаемым щелканьем срочно передает цены в каждый торговый город Соединенных Штатов. Присутствуют все спекулянты как внутренние, так и внешние. Хитроумные изобретатели "рингов" и искатели "пулов" переходят в толпе с места на место, наблюдая за эффектом своих махинаций и подбадривая своих наемных членов команды. Вот ветеран Дру, молчаливый Шелтон, деятельный Вудворд и гладиатор Моррисси; Тобин с опаловыми глазами, Стимпсон с изящным римским носом и Дик Шелл, выглядящий, как веселый Полишинель, все они здесь. Благожелательные черты Генри Кипа отсутствуют, но абсолютно черная борода Гоулда и светлые локоны неустрашимого Фиска находятся рядом; что касается "Коммодора", у него массивная сдача в этой игре, которую он разыгрывает неподалеку в офисе посредством проводов.

Почти у всех наблюдателей есть в той или иной степени заинтересованность в развитии событий на рынке. Некоторые из них стоят у ограждения, окружающего яму; другие наблюдают за сражением издалека, стоя между входом в ограждение и дверями. На лицах этих внешних спекулянтов волнующая жизнь, которую они ведут, оставила сильный отпечаток. Черты их лица часто выражают неизменное чувство тревоги. Они смотрят на шкалу цен с явным безразличием, только на мгновение нарушаемым болью убытка или озаряясь удовольствием от выигрыша. Кажется, что некоторые из них носят восковые маски.

Они появляются на лицах игроков, скрывая каждую эмоцию и редко сбрасываемые, кроме тех случаев, когда некая внезапная острая боль или более сильное волнение застает их врасплох.

Сражение быков и медведей начинается с легкой перестрелки. По мере убывания дня монолитные колонны двигаются друг против друга под огнем тяжелой артиллерии. Медведи начинают уступать, и их знамена поворачивают в беспорядке. Внезапно оглушающий шум вырывается из ямы. Акции "НьюЙорк сентрал" выросли на десять процентов за столько же минут. Какой-то крупный медведь покупает акции для покрытия своих контрактов, его последователи спешат за ним, и вскоре целая армия медведей уже за работой, скупая или рассчитываясь. Быки выиграли этот день, и после подсчета убитых, раненых и пропавших без вести, и подведения итогов трофеев и потерь соответственно армии отступают в свои лагеря и готовятся к новым кампаниям.

Ассоциация, известная как Нью-Йоркская фондовая биржа, сформирована в начале этого века. Она дала ростки шестьдесят лет назад в маленькой клике торговцев акциями, едва насчитывающих полную дюжину, имеющих обыкновение встречаться под платаном, стоящим на Уолл-стрите, напротив современного банкирского дома "Браун, Бразерз энд Компани", и перекупающих маленькими партиями государственные ценные бумаги или акции "Манхэттен кампании" или "Бэнк оф Нью-Йорк". В 1816 году уже существовала постоянная организация из двадцати восьми членов. Имена большинства людей, составляющих этот избранных круг, теперь хранятся только в памяти старых ньюйоркцев или записаны на "унылом холодном мраморе", который свидетельствует в обычных выражениях старых времен о добродетелях этих людей биржи. Двое из них, А. Н. Гиффорд и Уоррен Лотон, ветераны сотен компаний и уцелевшие после пятидесяти лет острых превратностей Уолл-стрита, все еще пользуются, или пользовались, своей старостью.

Уже к 1837 году организация выросла и стала силой, но скорее силой зла, чем добра, поскольку стимулировала в сообществе жажду спекуляции. В том же году произошло падение банкирского дома и брокерской фирмы, оценивающейся в 5.000.000 долл., "Д.Л. энд С. Джозефс", агентов семейства Ротшильдов, увлекшее за собой многих других в распространившемся крахе. Наследники и правопреемники двадцати восьми брокеров 1816 гада в самом деле принимали здоровую пищу и росли в большом количестве. В 1870 году их число составляет от десяти до одиннадцати сстен, и находящееся в их собственности или в управлении богатство оценивается в десять миллионов долларов. Старый платан сгнил и упал во время бури, и они встречаются уже не под "лиственным древом" (хотя в таком месте встречи групп быков и медведей есть и поэтическое соответствие), а в мраморном храме, посвященном богу богатства Маммоне, массивные железные двери которого открываются, как милтоновские врата небесного града на золотых петлях.